среда, 25 февраля 2009 г.
четверг, 19 февраля 2009 г.
среда, 18 февраля 2009 г.
Ладомир.Объекты утопий. 2006
СЕМЬ ОТВЕТОВ ЛЕОНИДА ТИШКОВА НА ВОПРОСЫ
АЛЕКСАНДРА ПЕТРОВИЧЕВА ПО ВЫСТАВКЕ "ЛАДОМИР. ОБЪЕКТЫ УТОПИЙ", ноябрь 2006.
А.П. Леонид, поэзия - непременная составляющая Вашего искусства. На сей раз, Вы акцентированы на Хлебникове?
Л.Т. Так получилось, что поэзия Велимира Хлебникова сопровождала меня многие годы. Для меня Хлебников не просто поэт – он в широком смысле слова художник. Мало того, он сам -произведение искусства, его жизнь полностью переплетена с его творчеством и всё, что он говорил, писал, сочинял, всегда для меня было предметом восхищения.
Нам много ль надо?
Нет: ломоть хлеба,
С ним каплю молока,
А солью будет небо
И эти облака.
Всё, что мы видим и, что сопровождает нашу жизнь, - хлеб, макароны, соль могут быть осенены гением поэзии. Велимир Хлебников был самым идеальным творцом в ХХ веке. Многие художники впоследствии сопрягали своё творчество с поэзией Хлебникова. У меня существует видеоинсталляция «Сольвейг» - в ней небо из соли Велимира, а кинетическую инсталляцию «Цикады», сделанную из трубочек для коктейля я сопроводил цитатой из Хлебникова:
Нет: ломоть хлеба,
С ним каплю молока,
А солью будет небо
И эти облака.
Всё, что мы видим и, что сопровождает нашу жизнь, - хлеб, макароны, соль могут быть осенены гением поэзии. Велимир Хлебников был самым идеальным творцом в ХХ веке. Многие художники впоследствии сопрягали своё творчество с поэзией Хлебникова. У меня существует видеоинсталляция «Сольвейг» - в ней небо из соли Велимира, а кинетическую инсталляцию «Цикады», сделанную из трубочек для коктейля я сопроводил цитатой из Хлебникова:
Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
И вот этот звук электрических моторчиков, а также легчайшая и тончайшая вещь как трубочка из-под коктейля, которая всегда выбрасывается, потом из мусора превращается в живой «мыслящий тростник». Как однажды сказала Анна Ахматова: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда».
Для меня искусство, это прежде всего сублимация поэзии. Возможно ли с помощью визуальных образов показать что-либо поэтическое, неощутимое? Чем эфемернее материал, чем страннее и хрупче, тем он больше соответствует моему пониманию поэзии и жизни, жизни как таковой. Ощущение эфемерности и небесности бытия, в осознании, что всё так хрупко и мимолётно, является одной из основных тем моего искусства.
А.П. Макароны как раз вписываются в эту ценностную категорию?
Л.Т. Абсолютно. Ведь вермишель, спагетти, макароны, если посмотреть отстранённо, они достаточно поэтичны, в них можно увидеть запасы «нерастраченной поэзии».
А.П. А как вышли на этот материал?
Л.Т. Всё случилось совершенно спонтанно, на первый взгляд. Открылась дверца кухонного шкафа и выпала пачка спагетти, упала на стол, возникла воздушная и необычная структура. Я как художник просто не мог не обратить на неё внимания, на её изящество и архитектонику. А дальше включается мой наративно-поэтический подход. Любую вещь я делаю только тогда, когда ощущаю в ней поэтичность. Я увидел в макаронах очень сильный образный потенциал, потому что весь конструктивизм, футуризм пришёл к нам из Италии, макароны тоже придуманы в Италии и сам Томазо Маринетти, отец футуризма, оттуда же. Это очень футуристический материал – макароны. Я изучил структуру макарон, посмотрел, что есть в Интернете: набрал в поисковой системе два слова «искусство» и «макароны», и появилась фраза-слоган: «Макароны – это искусство!» Оказалось, что этой теме посвящено огромное количество книг, статей и исследований. Повара чего только с этим продуктом не придумывают!
Макароны - это общее название продукта. Они подразделяются на спагетти и пасту. Изучив тему досконально, я был удивлен сообразностью диаметров отверстия макаронных трубочек или калибровкой у разных производителей, длиной макарон и прочими деталями. Я был поражён единством стандартов этого продукта. Прямо из области конспирологии или мистики какой-то! На земле действует глобальная макаронная «мафия», как образ Всемирного Правительства.
И тут произошло неожиданное соединение. Спустился будетлянин Хлебников, Председатель земного Шара на благодатную почву, занесённого из Италии макароно-футуризма.
А.П. Но будетляне не прямая аналогия футуризма. Общий посыл, но стартовая площадка различна, как и «топливо»?
Л.Т. Да, у меня футуристическая идея трансформирована в будетлянскую идею. Более идеальную, не столь механическую или рационалистическую, как у итальянцев. Ведь русские будетляне были миссионерами – утопистами. Они мечтали о идеальном будущем, и поэтому возникает эта удивительная страна Ладомир, которую я выстраиваю из макарон. Ладомир – мир грёзы, существующей в нашем воображении, потому что, если по настоящему отнестись к этой инсталляции – ну что это за материал такой с весьма сомнительным будущим!? Но это сомнительно для футуристов, но очевидно и бесспорно для будетлян. Если случайно задеть инсталляцию, она просто рассыплется, но в этом и заключено поэтическое зерно. Это и есть и главная идея, идея хрупкости воздушных замков, их мнимости. Архитектоны, аппелирующие к работам Малевича оказываются в данном случае миражами. Здесь всё призрачно, всё фантомно. Здесь есть «лествицы» Николая Федорова, по которым обычный человек не может подняться, но может подняться и спуститься человек летящий, тот самый, воскресший отец. Эти радиобашни принимают радиочастоты наших душ. Вот мы пришли, посмотрели, и что-то откликнулось в нашей душе.
Форма словно разбросана в пространстве, напоминающая конструктивистские эскизы, рисунки Эль Лисицкого, они носят совершенно умозрительный характер, но они существуют, в этом эфемерном материале. Всё, что невозможно построить, можно представить, вообразить. Это страна воображения. Почему поэма «Ладомир» присутствует таким рефреном, эпиграфом, потому что дальше, я ухожу совершенно в другие вещи. Потому, что как писал Хлебников – там существует полная гармония, там существуют совершенно разные люди, разного цвета кожи, устремлений, верований, но они все приходят, соединяются и создают новый блистающий мир. Это прекрасно и замечательно. Я вообще полагаю, что задача художника - идеальное возвести в абсолютное. Вот все остальные обустраивают как-то свою жизнь, а кто же будет говорить об идеальном. Поэтому Хлебников для меня является примером, священником цветов, Гуль-муллой, который идёт по пустыне и несёт в рюкзачке свои стихи. Приходит ночь, он разводит костёр и из сухих веточек выстраивает странную «радиомачту», чтобы транслировать свои стихи-откровения всем нам, жившим тогда и живущим сегодня.
А.П. Вы слепили 317 Хлебниковых.
Л.Т. Виктор Владимирович Хлебников когда-то вывел такую формулу, что должно быть 317 председателей Земного Шара, и он был первым из них, проповедником общности всего мира. Мои председатели сделаны из хлеба, очередная метафора. Достаточно сложная. Ведь хлеб – вещь архетипическая и сами макароны – производное от хлеба чёрного и белого. Их 317 и они распределяются по пространству галереи, кто-то сидит в аэроплане, кто-то лезет по лестнице. Но это не главное. Главное, что фигурки из хлеба. Эти фигурки не просто человечки из хлеба, это прообразы председателей Земного Шара, о которых говорил Хлебников, точнее, это их души, я называю их «хлебниковы».
А.П. Значит, вся выставка станет огромной макаронной инсталляцией?
Л.Т. Моя инсталляция напоминает гипертекст. Выстраивая эти башни, всё наклеивая и наклеивая макароны, она начинает расти как фрактал и галерея превращается в странное, мерцающее пространство. Здесь опять важен сам материал, новый эстетический подход, когда принципиальнее обращение к новому, даже неожиданному материалу, чем к новой форме. Я не первооткрыватель, этим занимались и европейцы и американцы. Тот же Йозеф Бойс. Как и для него, для меня важна поэтика материала.
Современное искусство как это не парадоксально литературно не только у нас, но и на Западе. Я в этом убеждён абсолютно. Художник работает с материалом, как с текстом. Современное искусство ищет новую пластику. Уходит от концептуализма, от вещей практических в сторону абстракции. Оно начинает видеть в ней нечто новое, преобразованное постконцептуальным языком. Именно здесь появляется текст – информация. Швейцарский художник Томас Хиршхорн из использованных пакетов и другого мусора делает вполне абстрактные композиции. Дэмиан Хирст из пилюль складывает красивые композиции. И во всём этом существует второе дно. Так и макароны содержат массу информации. Во-первых, они являются продуктом, который едят и едят много. Людям надо зарабатывать деньги на еду, много работать, чтобы вкусно питаться, но вдруг появляется человек - художник, он вместо того, чтобы кушать эти макароны, (между прочим, это настоящие итальянские макароны, они очень недешёвые), строит из них какие-то постконструктивистские объекты. Зачем это? Похоже, что это своеобразная, несколько облегчённая версия критики потребления, но она вне деконструкции. Тут присутствует эфемерность, дематериализация, снятие социальной функции, если угодно. Это и современно в мировом контексте и как-то по-русски одновременно: мы ведь даже не знаем, куда всё это добро девать после закрытия выставки?! Придется выбросить или раздать бабушкам…
А.П. Запад скорее рефлексирует. Русский же художник мыслит категориями идеального?
Л.Т. И всё же, я понимаю себя как художник международного плана и не провожу здесь резкой разделительной линии и нахожу созвучных себе художников в разных культурах.
Разделение на художников чистой пластики, или, скажем, художников настроенных критически или мыслящих символически, я считаю, сегодня не актуально. Я, к примеру, чувствую свою общность с Ильёй Кабаковым. У него есть инсталляция «Случай в музее». Мои маленькие фигурки из хлеба - это своеобразный оммаж этому мастеру. Так же, как и ему, мне всегда важно, когда посетитель выставки не просто зритель, а соучастник инсталляции, через сопереживание, через вхождение в этот мир, в моём случае, мир макарон, из которых построены башни , лестницы, памятники и «летатлины». Человек здесь должен вести себя очень аккуратно, потому что легко задеть и все сломать. Он становится как бы жителем Ладомира. Надо быть очень деликатным и осторожным, живя в условиях этой мерцающей, созданной из мучной массы трубочной реальности.
вторник, 3 февраля 2009 г.
Look Homeward на Новой Мифологии
Леонид Тишков
ВЗГЛЯНИ НА ДОМ СВОЙ
Мы уходим из дома, возвращаясь Домой. В этом доме все было как тогда,
но все иначе, – все освещено светом вечности, светом все-прощания.
В этом мире вечных возвратов в любом явлении настоящего
есть прошлое и будущее, есть то самое вечное.
Все здесь, на окраине вечности, становится символом, множится
соответствиями, как кристалл в маточном растворе, в душевном растворе,
обрастает материалом пережитого, становясь волшебным существом, высказывая сокровенное о бессознательных событиях души на языке объектов внешнего мира.
Так художник вытягивает и сучит нитку из бесформенного облака бытия,
наверчивает ее на веретено воображения, создавая мифологический мир.
Я возвращаюсь Домой, стены Дома – прозрачны, потолок пронзен
звездами, внутри же все безбытно, даже свято для возвращенца:
кровать, заправленная светом, небесные лыжи, шкаф – дом существ,
на столе спит хлеб, на полу – соляные тени братьев.
Когда я смотрю на соль, я вспоминаю свое детство, бесконечную зиму,
снег, долгие лыжные прогулки в лесу.
Когда я смотрю на сахар, я не вспоминаю ничего.
Возле кровати – тот самый напольный коврик, связанный матерью
из старой одежды. Он стал плацентой, детским местом, откуда
пришла жизнь в мое невразумительное тело, скомканное из шерстяных ниток.
Отец и мать, теперь – Отцемать, смотрят на меня из глубины валенок,
а вот я сам, устремленный вверх не небесный еще водолаз,
выстроенный всеми, кто когда-то жил и живет со мной на окраине Вечности.
Став Вязаником, выхожу, как из леса, из личного пространства и
возвышаю свою личную судьбу до всечеловеческой судьбы,
становясь нитяным уральским Големом, принимая архетипическую форму.
И вот ты уже говоришь тысячами голосов, подымая изображаемое из мира
единократного и преходящего в сферу вечного.
Подписаться на:
Сообщения (Atom)