В поле моего отца, 2006
(In the field of my father)
Фотография, лайт-бокс, 200х100 см. архивная фотография 10х15см, в рамке, полка, дерево, dvd плейер, динамики, звук.
В июне 1941 года, мой отец, будучи командиром артиллерийского взвода, или коротко, командиром пушки, был взят в плен германскими войсками под Уманью на Украине и пропал на четыре года войны. Потом он вернулся на Урал к своей семье из Сибири, из советских фильтрационных лагерей, куда попал после своего освобождения американцами из плена. Всю войну он был заключенным в Германии, его перевозили из лагеря в лагерь, пока не закончилась война. Почти ничего отец не рассказывал об этом периоде его жизни. Только однажды он обмолвился, что его часть попала в окружение в первые дни войны, и все были вынуждены, после двухнедельных ожесточенных боев в Зеленой Браме, выходить из «котла» кто, как мог. Рано утром он шел по огромному полю у села Подвысокое, надеясь перейти линию фронта, но, судя по самолетам противника, летящим на восток, сделать это было невозможно. Приближаясь к исходу поля, он увидел неясные фигуры людей, скрытых утренним туманом, они показывали на него руками и что-то кричали на незнакомом языке. Он поднял руки и медленно пошел к ним.
В июне 1941 года, мой отец, будучи командиром артиллерийского взвода, или коротко, командиром пушки, был взят в плен германскими войсками под Уманью на Украине и пропал на четыре года войны. Потом он вернулся на Урал к своей семье из Сибири, из советских фильтрационных лагерей, куда попал после своего освобождения американцами из плена. Всю войну он был заключенным в Германии, его перевозили из лагеря в лагерь, пока не закончилась война. Почти ничего отец не рассказывал об этом периоде его жизни. Только однажды он обмолвился, что его часть попала в окружение в первые дни войны, и все были вынуждены, после двухнедельных ожесточенных боев в Зеленой Браме, выходить из «котла» кто, как мог. Рано утром он шел по огромному полю у села Подвысокое, надеясь перейти линию фронта, но, судя по самолетам противника, летящим на восток, сделать это было невозможно. Приближаясь к исходу поля, он увидел неясные фигуры людей, скрытых утренним туманом, они показывали на него руками и что-то кричали на незнакомом языке. Он поднял руки и медленно пошел к ним.
И вот однажды проезжая те украинские земли, я вглядывался вдаль, в сырую дымку, в мелкий дождь, силясь разглядеть одинокую фигурку моего отца, медленно бредущего по полю с поднятыми руками навстречу неизвестности. Мне показалось, что это поле, которое мы проезжали, именно то, где это случилось. Я вышел из автобуса и побрел по колено в мокрой траве в сторону леса. Влажный туман окутывал мое тело, перенося в прошлое. Этой земле, траве и влаге было все равно, кто находится здесь и сейчас. Может, это был я, или мой отец. Время остановилось и понеслось вспять. Все вокруг обернулось бесконечностью. Мой путь по этому полю стал вечным возвращением, символом пути и памяти.
Когда я увидел туманные очертания деревьев вдали, то ощутил тот самый страх, который испытывал мой отец, когда увидел темные деревья и немецких солдат с оружием, направленным в его сторону. На какое-то время я стал своим отцом, потеряв себя, как теряет свое обозначение человек, оказавшийся в глухой степи, на пустырях, в лесу, без дороги. Все осталось только в памяти, но и она уже не нужна в этих местах, а есть только твое пустое тело, невесомое, как стебель сухой кукурузы, и почти незаметная тропинка, ведущая куда-то в туман. Наверное, ожидание смерти, сродни ходьбе по такой дороге.
На черно-белой фотографии виден человек с поднятыми руками. Он приходит к нам без оружия, без нажитого скарба, потерявший все, один как перст. Невозможно различить его лица. Приближаясь к нему, мы все равно не можем понять, кто же это. Он так далек, что, кажется, сейчас он растворится в тумане, исчезнет как дым. Он – это я, мой отец, твой отец, ты сам, стоящий в поле, между землей и небом, в пустоте, как частичка немой вечности, сама вечность…